Не знаю, сколько времени прошло в этих размышлениях; я поднял голову от шума сильно заколыхавшихся ветвей. Запыхавшийся олень стрелой промчался мимо меня, преследуемый борзой. Одним прыжком я был на ногах, но в ту же минуту в прогалине появилась лошадь; испугавшись, вероятно, меня, она встала на дыбы, прянула в сторону и выбросила всадника из седла. Только тогда я увидел, что это была женщина. Она запуталась ногой в стремени и была в большой опасности. Я схватил лошадь и привязал ее к дереву, а потом помог даме подняться, и, к счастью, она совсем не пострадала. Это была красивая молодая женщина с чудным цветом лица; большие черные глаза блестели, а из-под голубой, вышитой жемчугом шапочки выбивалась масса белокурых волос. Она поблагодарила и благосклонно, но с любопытством взглянула на меня, удивленная мной и моим костюмом.
— Кто вы, сударь? Вы оказали мне огромную услугу; кого я должна благодарить?
— Я… я не смею сказать этого, прелестная дама, — пробормотал я. — Если бы отец мой узнал когда-нибудь…
Дама взглянула на меня с изумлением и потом расхохоталась серебристым смехом.
— Клянусь святой Розой, моей патронессой! Что вы мне рассказываете? Взрослый молодой человек, по костюму рыцарь, боится отца за такой обыкновенный поступок! Ну, скажите мне свое имя, я свято сохраню тайну, а для начала признаний скажу вам, что я Роза, графиня фон Рабенау; одно имя это служит ручательством.
Она взяла меня за руку, и глаза ее впились в меня. Под чарами ее взгляда я еле прошептал:
— Я — Гуго, граф фон Мауффен.
— А! — произнесла дама с удивлением. — Вы сын старого колдуна, живущего в замке, которого прозвали Коготь дьявола? Но, — прибавила она, смеясь, — старый замок не соответствует своему имени, вы являетесь в его стенах херувимом, а не черным демоном.
Я опустил глаза при этой похвале и откинул рукой длинные пепельного цвета кудри, шелковистой массой падавшие на мои плечи.
Дама уселась на мох, пригласила меня поместиться рядом и весело болтала, расспрашивая о моем прошлом. Я отвечал уклончиво, стыдясь признаться, что в тот день в первый раз вышел из замка и видел лес с голубым небом.
Наконец она встала.
— Приходите почаще сюда; я живу недалеко и катаюсь верхом в сопровождении только собаки и скромного пажа; но я сделаю крюк, чтобы повидаться с вами и поболтать. Успокойтесь, трусишка, я буду одна.
Она села на лошадь и протянула мне руку, которую я пожал, не осмеливаясь поцеловать.
— До свидания, прекрасный Гуго, — сказала она, смеясь и бросая мне розу со своего корсажа.
Потом она хлестнула лошадь и скрылась; а я стоял сам не свой и, подняв розу, как святыню спрятал у своего сердца.
С того дня я очень часто уходил из замка, и в условленные дни прекрасная графиня фон Рабенау привязывала свою лошадь к дереву и садилась около меня на траву. Она смеялась и яркими красками рисовала незнакомую мне картину светской жизни. Мало по малу я становился смелее и открыл ей всю свою жизнь, описал странности отца и его богатство. Я признался во всем, но, не знаю почему, не сказал о сокровищах отца. Графиня оплакивала мою горькую участь, обещала подумать о том, как освободить меня, и, в свою очередь, сообщила, что очень несчастлива в супружестве.
Однажды, когда я возвращался в дом и пробирался подземельями, меня схватила чья-то рука в ту минуту, когда я запирал потайную дверь. Я глухо вскрикнул, думая, что это отец; но голос, в котором я узнал Кальмора, прошептал:
— Ты хорошо пользуешься свободой, Гуго. Да, да, жизнь здесь ненавистна тебе; но теперь, что предпочтешь ты: чтобы я открыл отцу твои похождения или хочешь вступить со мною в союз?
— Говори, что ты хочешь? — ответил я прерывавшимся от волнения голосом, так как дрожал при одной мысли о гневе отца.
Он привлек меня ближе к себе и произнес медленно и глухо:
— Любишь ли ты отца?
— Нет, — ответил я после минутного раздумья.
— Так пусть он умрет. Ты даешь мне на старость условленную сумму, а сам будешь свободен, богат, можешь открыто любить красивую даму, которая приезжает к тебе в лес. У тебя будет все, что ты желаешь: пиры, турниры, ученость, любовь; надо только уничтожить препятствия, мешающие вступлению твоему в этот земной рай. Тогда ты будешь хозяином, а я, — он низко поклонился, — я останусь астрологом могущественного графа Гуго фон Мауффена.
В виду такой соблазнительной картины у меня заглохло всякое чувство жалости и угрызений совести, и я спросил только:
— А как его уморить?
Он нагнулся ко мне и прошептал:
— Ядом, которым я тебя снабжу.
— А! Хорошо, но когда?
— На днях, — ответил он, и мы расстались.
Я вернулся к себе взволнованный. Все инстинкты зла, дремавшие во мне, проснулись; достаточно было одного предательского совета, чтобы внушить мне страсть к богатству, эгоизму и жестокости. Точно по мановению волшебного жезла я стал в двадцать один закоренелым преступником.
Я ходил взад и вперед по своей узкой комнате; тысяча мыслей, тысяча проектов мелькали в моем мозгу и рисовали в будущем независимость и богатство; убийство отца уже было забыто посреди этих фантазий.
Наконец солнце скрылось за лесом, пурпуром окрасив горизонт. Я прислонился к окну и отдался тщеславной мысли:
— Скоро ты будешь самостоятелен, Гуго граф фон Мауффен!
Как приятно звучали в моих ушах это имя и титул! Они опьяняли меня, как синонимы власти, независимости и богатства.
Мечты мои прервал старик Христофор приглашением к ужину. По обыкновению, мы собрались вокруг стола со скудным ужином из холодной дичи и кувшина вина. Я ел мало, а когда мы остались вдвоем, отец сказал мне: